Почти накануне столетия выхода статьи выдающегося русского и украинского ученого Александра Белецкого «Об одной из очередных задач историко-литературной науки (Изучение истории читателя)» мы с неубывающим пафосом должны повторить ее зачин:

После долгих, более века продолжавшихся мытарств, побывав в услужении и у библиографии, и у метафизической эстетики, и у истории, и у психологии, и у публицистики, наука о литературе выбирается наконец на самостоятельную дорогу. <…> Доказывать сейчас, что история литературы не только история писателей, но и история читателей, что без массы, воспринимающей художественное произведение, немыслима и сама творческая производительность, что история литературы должна интересоваться распространением в массе литературных форм, их борьбой за существование и преобладание в читательской среде, – значит ломиться в открытые двери. Тем не менее, практика науки от превращения этих теорий в азбучные истины выиграла пока немного. <…> Без истории русского читателя она не имеет под ногами почвы: она однобока, она неизбежно будет давать выводы, высказанные наполовину, какою бы точностью они ни отличались в первой своей части, а без этой второй половины мы ни для одного из её моментов не можем получить никакого итога.

(Белецкий 1964, 25–27)

Век спустя история читателей остается молодой начинающей наукой, с неизбежными по возрасту «наивностью» и «дескриптивностью».

Для нас в связи с избранной темой особенно многозначительно следующее место в статье Белецкого:

«Нет лирики без диалога», – замечает цитированный мною по поводу Баратынского современный поэт (О. Мандельштам), в короткой заметке которого «О собеседнике» я нашёл любопытные дополнения к собственным наблюдениям своим в этой области. В сущности, эта заметка да статья Б. В. Никольского «Поэт и читатель в лирике Пушкина» (СПб., 1899) – единственные известные мне попытки осветить этот вопрос, без разрешения которого многое в творчестве и отдельных поэтов, и целых школ остаётся неясным. <…> «Поэзия, как целое, всегда направляется к более или менее далёкому, неизвестному адресату, в существовании которого поэт не может сомневаться, не усомнившись в себе», – говорит О.Мандельштам.

(Белецкий 1964, 31)

Чуть раньше была написана статья Бориса Томашевского «Пушкин — читатель французских поэтов», в которой говорилось:

Сама читательская среда неоднородна, и смена «вкусов» <…> происходит путем борьбы, побед и поражений читательских группировок, своего рода школ среди читателей, отчасти отражающих в своем распадении на лагери борьбу школ писателей, а подчас даже группирующихся и независимо от наличных на Парнасе партий.

(Томашевский 1922, 211–212)

Таким образом, нам уже пришлось назвать двух самопровозглашенных учащихся школы читателей Мандельштама (соседствовавшей и иногда конкурировавшей с читателями других поэтов XX века¹), из коих Б. Томашевский в своем учебнике говорил о «суггестивной лирике» Ахматовой и Мандельштама: «Привычка наша к определенным логическим связям дает возможность поэту путем разрушения обычных связей создавать впечатление возможного значения, которое бы примирило бы все несвязные моменты построения» (Томашевский 1925, 193). Возможно, отсюда Мандельштам пришел к автохарактеристике: «Я мыслю опущенными звеньями» (Герштейн 1998, 19)². Дочь же Томашевского вспоминала о Мандельштаме в Коктебеле 1933 г.:

Говорил он раздраженно и громко, был всегда чем-то недоволен, все время с Белым спорил, читал стихи визгливым голосом. Мы в эти часы старались сбежать. Однажды папа сказал: «Дурачки вы маленькие. Потом вырастете и будете всем говорить, что жили в одном доме с великим русским поэтом Андреем Белым, а к нему приходил великий русский поэт Мандельштам».

(Тименчик 2016, 246)

Читатели-школяры, читатели-начетчики – это те, кто цитируют своего поэта, чтобы избавиться от неотступного звукового фона, как в прозе Юрия Анненкова «Повесть о пустяках»: «Ветер шумит в ушах стихами Мандельштама» (Темирязев 1934, 194)³.

Или как вспоминает Паустовский в «Броске на юг»:

Плеск дождя особенно резко выделял некоторые строчки стихов, и поэтому мы повторяли их по нескольку раз. Вот некоторые из них: <…> Мне холодно. Прозрачная весна В зеленый пух Петрополь одевает.

Fuente: (Паустовский 1962, 531)

Или как первая ассоциация при взгляде на крымский пейзаж – стихотворение «Золотистого меду струя…» в прозе Павла Лукницкого, где героиня

глубоко вздохнула, встала, потянулась и подошла к окну. Перед ним зеленел широкий млеющий луг. Жирная, сочная трава, охваченная подковой многолиственного, торжественного леса, уходившего по склону в синеватую горную вышину. Горы, ускользая от взора, постепенно становились неряшливыми, и точность их очертаний сменялась мутнеющей табачной дымкой. «И воздушным стеклом обливаются сонные горы...» – вспоминалось ей.

(Лукницкий 1930,70)

Это не обязательно безоговорочные обожатели поэта, а скорее все те, которым он властно приходит на язык. Как Сергей Есенин, монолог которого с цитатой из «Поедем в Царское село…» вспоминает (правда, ненадежный) мемуарист:

Копилка бездарей… На чужую каланчу забрались и звонят, а прихода нет, никто не слушает. Творчество у многих: «карета с мощами фрейлины седой, что возвращается домой», а дома не существует, сожгли, между прочим…

(Талызин 1932, 191)⁴

Вопрос о принадлежности гонителей к школе читателей осложняется нередкими примерами эффекта Савла-Павла, как в случае Георгия Горбачева и эпиграммы на него: «Ах, мама, мама, мама, / У Горбачева драма, / Печатает он ЛАПП, / А любит Мандельштама» (Тименчик 2016, 246).. Известны и случаи демонстративного покидания школы:

Как-то уже после его смерти Екатерина Васильевна Заболоцкая рассказала мне, что в юности Заболоцкий страшно увлекался Мандельштамом, прямо-таки боготворил его. Мы обе были удивлены. Что же, изменились его пристрастия, так же как изменилась его собственная манера, – или же он почему-либо не хотел быть искренним? Во всяком случае, мне ясно, что он весьма обдуманно формировал систему своих поэтических вкусов и взглядов на поэзию, сознательно отметая то, что считал ей чуждым.

(Роскина 1980, 92–93)

В порядке отступления заметим, что мы ставим вопрос, в основном, о читателях лирики поэта, и картина читателей его прозы, видимо, будет несколько отличаться. Из новых примеров приведу реакцию литературоведа Л. В. Пумпянского на появление сборника «О поэзии» – в записной книжке в его домашнем архиве: «Неумная болтовня! Как наивна мысль об упадке личности!». Речь идет о пассаже: «Современный роман сразу лишился и фабулы, то есть действующей в принадлежащем ей времени личности, и психологии, так как она не обосновывает уже никаких действий» (Мандельштам 1926, 56). Далее: «Болтовня о Ключевском. Стыдно» – ср.: «Ключевский, добрый гений, домашний дух-покровитель русской культуры, с которым не страшны никакие бедствия, никакие испытания» (Мандельштам 1926, 58).

Если речь идет об описании этой школы, то, несколько натянуто продолжая метафору, сначала необходим по возможности полный список учащихся⁶, начиная с самых ранних, вроде (расстрелянного впоследствии) востоковеда Н. А. Невского (1892–1937), о котором рассказывал Н. И. Конрад: «Я прекрасно помню, как он с торжеством вошел в мою комнату в общежитии и положил на стол маленькую книжечку. И сказал: “Вот, читайте!”. Это был “Камень” Мандельштама. Оценить в то время Мандельштама могли очень немногие» (Громковская, Кычанов 1978, 24), или порховских юношей и девушек «явно буржуазного происхождения», расспрашивавших летом 1921 г. петроградского гостя «об Ахматовой, Гумилеве, который был убит через несколько дней, об Осипе Мандельштаме» (Ходасевич 1935, 4).

Об этой читательской школе как предлагаемом объекте изучения уже приходилось говорить (Тименчик 2011, 377–379; Тименчик 2016, 220–224⁷): персональный состав ее отчасти можно восстановить по тем критическим отзывам на стихи современных поэтов, в которых усматривалось с большим или меньшим основанием (и чем с меньшим, чем «форсированней» – тем интересней) влияние автора «Камня» и «Tristia»⁸. Например, реакция на стихотворение Бенедикта Лившица (1920) «Насущный хлеб и сух и горек...»:

Б. Лившиц – это Мандельштам в кубе и, конечно, в такой мере величавость стала напыщенностью, пафос Овидия сменился пафосом Гаргантюа от классицизма, и строки вроде
Чу! Древне-женственной дигамме,
Ты слышишь, вторит вздох самца:
Чу! Не хрустит ли под ногами
Скорлупа Ледина яйца?
воспринимаются в плане комическом.

Fuente: (Рашковская 1926)

Или о Елизавете Полонской:

Стих ее тоже хорош, к сожалению, его интонации всегда напоминают кого-нибудь из старших поэтов – чаще всего Мандельштамма <так!> .

Fuente: (Иванов 1922, 68)

Или о Константине Вагинове:

Стихи <…> по духу неврастеничные, по форме – смесь Мандельштама и Рюрика Ивнева – имеют известную индивидуальную интонацию.

Fuente: (Оксенов 1922, 8)

Или о Марине Цветаевой:

Ритмически они напоминают известные стихи Мандельштама из «Камня»:
Сегодня дурной день,
Кузнечиков хор спит.
При усечении эти стихи дают ритм цветаевских:
Конь – хром
Меч – ржав
Два ударения в двухсложной строчке требуют двух односложных слов.

Fuente: (Оцуп 1922, 71)

И о самом Николае Оцупе⁹ – неоднократно: «Оцуп, вернейший последователь Мандельштама» (Горбачев 1925, 37)¹⁰, «возьмите “Град” Н. Оцупа перепевающего в 10-й раз древнегреческие, римские и средневековые мотивы вслед за Мандельштамом в искусных, но мертвенно-скучных стихах» (Горбачев 1922, 107). И т.д.¹¹

Эти рецензенты и есть учащиеся обсуждаемой школы. Диагносты бесспорно являются полноправными членами избранного читательского сообщества, в то время как их пациенты еще должны быть проверены на полноценность. В этой связи рассмотрим один пример, уже отчасти затронутый в научной литературе (Орлицкий 2020, 278–279). В ту пору, когда Илья Сельвинский популяризировал напрашивающийся каламбур «мандельштамп», вложив его в уста поэта и стиховеда Александра Квятковского –

К в я т к о в с к и й. «Стихи о-очень хорошие. Очень!
В них есть та-такая сумасшедшинка, которая, увы,
Уже испарилась из пу-узырька поэзии.
Пишите, Ней, и чихайте на все. Но бойтесь
Пастернакипи и Мандельштампа. Ко-кончил»

Fuente: (Сельвинский 1928, 36), –

поэт, прозаик, лидер группы «Перевал» Николай Зарудин отмечал «мандельштамп» у участника той же группы, Евсея Эркина, «вялого поэта», по замечанию современницы (Мочалова 2004, 127):

…некий акмеистический холодок, подчас мудрствование от Мандельштама <…> В прозрачном и изящно очерченном «Августе» последняя строфа испорчена мудростью Мандельштамовского толка.
Рокочут журавли
И стелется, как в р е м я, паутина
Это «время» врезано в стих совершенно искусственно и не дает нужного эффекта
разрешению лирически напряженного стихотворения.

Fuente: (Зарудин 1927, 265)

Стихотворение это впервые напечатано в 1922 г., его финал:

Загоготали
Гуси
У сажалки, роняя пух.
На юг –
Рокочут журавли.
И стелется, как время, паутина.

Действительно, неожиданно врезанное в стихоряд и в деревенский антураж («сажалка» – белорусское «пруд») абстрактное «время» может напоминать эксцентричное появление времени в рационе пчел в мандельштамовском «Возьми на радость из моих ладоней…»: «…их пища время, медуница, мята». И знакомство Эркина с этим стихотворением Мандельштама даже в устном исполнении автора вероятно: «Август» заезжего смоленского поэта был напечатан в газете «Московский понедельник», в редакцию которой Мандельштам сдавал своего «Декабриста» и стихотворение «Золотистого меда струя…», и об интересе к Мандельштаму Зарудин мог знать от своего – вообще говоря, решительно непохожего на Мандельштама – одногруппника. Но пока мы Зарудина решительно записываем в эту школу, а Эркина – со знаком вопроса, как кандидата¹².

Менее сомнительно зачисление обоих – оценщика и квалифицируемого поэта в случае письма Д. Кленовского А. Л. Бему 1944 г. о стихах Ирины Бем:

В книге стихов Вашей дочери мне очень понравились многие отдельные строфы и строчки (среди них есть прекрасные), но редко целые стихотворения. Впечатлению от всей книги мешает отсутствие еще у автора своего голоса. Мандельштамовский реквизит – Андромахи, Персефоны («пчелы Персефоны ~ М[андельштама]), Гекторы, Навзикаи, высокий приамов дом («высокий приамов скворешник» М[андельштама] – переплетается в книге с горьковатым зернышком ахматовской интимности, но свой голос еще не звучит.

(Поляков 2010, 356)

Затронутая мельком выше проблема изустной миграции текстов немаловажна для реконструкции состава читательской школы, волонтеры которой укрепляются в своей сопринадлежности при живом столкновении с противниками и ненавистниками – см. воспоминание о чтении поэта в Феодосии в 1920 г.:

Потом выступил Мандельштам. Вышел, заложил руку за борт пиджака, горделиво откинул назад свою птичью голову с легким рыжим пухом и начал читать нараспев свои чеканные стихи:
Человек умирает, песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на черных носилках несут.
До сих пор вспоминаю со стыдом, как вела себя публика. Сначала на лицах появились улыбки, потом раздался уже откровенный смех, – люди, по-видимому, решили, что это – столичный «футурист»…

Fuente: (Седых 1945)

Речь идет не только об авторской декламации, но и об исполнении стихов чтецами. Oб одной такой запомнившейся устной публикации – выступлении футуриста Алексея Чичерина в Одессе в ноябре 1920 г. с чтением стихотворения «Я изучил науку расставанья…» – слушатель свидетельствовал: «начинал задумчиво-грустно в медленном темпе и переходил потом в надрывающий душу речитатив» (Ставров 1949). Ср. воспоминания о тогдашней чичеринской манере выступлений:

Слов, лившихся то тихим, журчащим ручьем, то гремевших раскатами грома, нельзя было понять. Они звучали, как иностранные. Временами казалось, что звенят колокола, переходящие в шуршанье перелистываемых страниц книги. Голосом владел он великолепно. Во время чтения, сначала незамеченные публикой, откуда-то из боковой двери выплыли две девушки в полупрозрачных, как легкая дымка облаков, одеяниях и по ходу декламации делали пластические движения, взмахивая руками, с которых струились, как лунный свет, дымчато-голубые прозрачные шарфы. Когда выступление было закончено, часть публики ушла в недоумении, другая в восхищении от нового вида искусства.

(Логунова 1969);

он нахмурился в ответ нашим улыбкам, скрестил на груди полуголые мускулистые руки, набрал воздуху, и низкий, действительно бархатный, прекрасно поставленный голос, как орган, зарокотал.

(Райт 1940, 109)

Другой случай устной публикации имел некоторые неприятные последствия для мандельштамовской текстологии:

Я не помню, когда я начал любить стихи, такое происходит исподволь, но очень хорошо помню, когда стихи впервые обожгли меня. В довоенном Коктебеле, в довольно узком кругу Сева Багрицкий читал <…> якобы свое собственное стихотворение про щегла. Он не присваивал себе чужого, он хотел, чтобы мы знали стихи поэта, чье имя тогда не произносилось вслух. Жар охватил меня с первых строк, а когда прозвучало второе четверостишие, у меня «засочилось сердце», оказывается, это не образ, а точное выражение сути:
Хвостик лодкой, крылья черно-желты,
Ниже клюва в краску влит –
Сознаешь ли, до чего щегол ты,
До чего ты щегловит?
Я не понял тогда последних стихов:
В обе стороны он в оба смотрит – в обе.
Не посмотрит – улетел!
Но проснувшись ночью, вспомнил…

Fuente: (Нагибин 1979,141)13

После гибели Всеволода Багрицкого на войне исполнявшееся им стихотворение было ошибочно включено в его посмертную публикацию матерью (Багрицкая 1964).

Другими формами читательской преданности являются знаки почтения в «домашних» стихотворных сочинениях – эпиграфы и посвящения. Из примеров первых приведем образцы у ленинградцев (в случае Мандельштама до известного времени можно говорить о местночтимом поэте¹⁴), поставленные в дневнике к записям за 1944 г.:

И гораздо глубже бреда
Воспаленной головы
Звезды, трезвая беседа,
Ветер западный с Невы.
Останься пеной, Афродита…
О. Мандельштам – «Камень»

Fuente: (Островская 2013, 475)15,

к своим стихотворениям «В черном бархате, ты помнишь бархат…» – «В черном бархате советской ночи, / В бархате всемирной пустоты…» (Андриевская 2006, 52), к циклу «Возвращение» – «Я вернулся в мой город, знакомый до слез…» (Андриевская 2006, 54)¹⁶, к стихам 1950-х гг. о прогулках по Рижскому взморью – «Легкий крест одиноких прогулок…» (Павлов 1984, 332) и к циклу стихов, обращенных к Елене Юнгер – «Когда бы не Елена…» (Павлов 1984, 420)¹⁷.

Ко вторым (посвящениям), начатым собиранием, отнесем стихотворения Ю. Дегена, Б. Зубакина, Р. Скоморовского (Венок Мандельштаму 2000, 269–275); в качестве новых примеров назовем адресованный О. Мандельштаму Эмилием Миндлиным сонет 1921 г. «Спокойность пьет в холодном хрустале…» с кодой:

Блажен, кто знал двойное бытие!
Кто вечность строгую найдет в мгновеньи,
Сказав о нем: «мгновение мое!»
Кто принял мир, вкусив любви блаженство,
И в знании изведал отреченье,
Тот оправдал земли несовершенство.

Fuente: (Миндлин 1920–1921, 44)18

и также оставшийся в рукописи «Петербург» (1923) Бориса Лавренева:

Он не умрет – и мы еще живем
И яростным трудом крепим обломки,
Крещенные Бореем и огнем
Упрямые и гордые потомки.

Fuente: (Файнштейн 2001, 72)

Если открыть поименное перечисление школяров, то, видимо, за номером первым должен значиться синдик «Цеха поэтов» Гумилев (см.: Левинтон 1994), который незадолго до своей гибели, вероятно, осознал схожесть эволюции приемов своей и мандельштамовской поэтики: обращение к «смещению или наложению планов», «несколько снимков на одну пластинку», «кинематографическому трюку – снимку нескольких пейзажей на одной ленте» в стихотворениях «У цыган», «Заблудившийся трамвай» (Тименчик 2006, 457–459) и в стихотворении под рабочими названиями «Конь» и «Троянский конь»:

Когда я стояла в очереди «на прикрепление» на март 1921 г. в Доме Ученых, в соседней очереди оказался Н. С. Гумилев, с которым я тогда редко встречалась. Очутившись со мной рядом, он заговорил о стихах Мандельштама и особенно восхищался стихами о Трое («За то, что я руки твои...»). Он всегда очень высоко ценил поэзию О. Э.

(Ахматова 1989, 146)

Заметим, что эти опыты Гумилева обладали раздражающим, то есть, возможно, новаторским по ощущению потенциалом: «…самый метод диванного мифотворчества и высасыванья из пальца фантастики применялся и рекомендовался уже Гумилевым» (Кузмин 1923, 121).

Второй по счету можно назвать Ахматову¹⁹, о поэтическом собеседовании которой с Мандельштамом уже немало сказано, хотя многое еще можно добавить. Она была вовлечена в диалог с его текстами со времен обсуждения стихов в «Цехе поэтов»: «Вот эти строки оды “Бетховен” забракованы Ахматовой. А здесь Мандельштама вывел из тупика наш общепризнанный арбитр вкуса Лозинский» (Иванов 1955, 275) – речь, возможно, шла о ходовой разговорной интерпретации слова «бурелом».

Ахматова подпадает под все определения неистового читателя, начиная с обрядового исполнения отдельных «случайных» строчек – запись 1928 г.: «Говорим о стихах О. Мандельштама (гадаем по ним в шутку)» (Лукницкий 2002, 427), цитирования по невзрачному поводу – «Сели на скамейку у дверей парадной, в саду (“Кто может знать при слове расставанье, какая…” и т.д.)» (Лукницкий 2002, 478) или надписи на подаренной своей фотографии – «Не Елена, другая…» (Лукницкий 2002, 466) и кончая пропитанной гневом и пристрастием охраной наследия своего любимца. Надежда Мандельштам вспоминала, что в пастернаковском «Свидании» строки «И весь твой облик слажен из одного куска» – Анна Андреевна считала реминисценцией из стихотворения Мандельштама «Уничтожает пламень…» (1915): «Уничтожает пламень / Сухую жизнь мою, / И ныне я не камень, / А дерево пою. / Оно легко и грубо: / Из одного куска / И сердцевина дуба, / И весла рыбака». Ахматова «гадала, как это дошло до Пастернака, который, как известно, чужих стихов остерегался и не читал. “Должно быть, ему кто-нибудь процитировал”, – решила она…» (Мандельштам Н. 2014, 714). Она как отличница в этой школе всегда исполняла главное правило для учащихся – патриотическую апологию своего сообщества. И в 1920-е годы, и в 1950-е Ахматова говорила, что Мандельштам ей нужнее Пастернака. А одиозного для нее Георгия Иванова уличить в похищении было совсем легкой литературоведческой задачей²⁰: у стихотворения Г. Иванова «Глядит печаль огромными глазами…» рядом со строчками: «А на террасе разливают чай / В большие неуклюжие стаканы. / И вот струю крутого кипятка / Последний луч позолотил слегка» – Ахматова пометила: «Мандельштам» (Пакшина, Позднякова 2004, 81); видимо, в первую очередь вспомнился финал сонета «Казино» с лучом на скатерти и вином в хрустале.

Заметим, что к формам читательской лояльности вроде эпиграфов, посвящений, цитирования можно отнести и карнавальную травестию, как это было, например, у Георгия Иванова с мандельштамовским стихотворением «Веницейской жизни мрачной и бесплодной…»:

Переделав ее всю нелепо и комично, вплоть до последних строк. У Мандельштама:
Человек родится. Жемчуг умирает.
И Сусанна старцев ждать должна.
А у Георгия Иванова:
Человек родится. Он же умирает.
А милиция всегда нужна.
Георгий Иванов пошел на пари (на коробку папирос) с Гумилевым и Мандельштамом, что прочтет «Милицейскую жизнь» на вечере какой-то рабочей ячейки, где они втроем должны выступать. И никто ничего не заметит. Георгий Иванов выиграл пари. Он действительно прочел «Милицейскую жизнь» с эстрады вместе со своими стихами, и ей, как и его стихам, похлопали должным образом.
А в антракте к нему подошел Кривич, сын Иннокентия Анненского, тоже поэт, и рассыпался в комплиментах:
– Меня просто потрясло ваше стихотворение о милиции! Совсем новая манера! Волшебное преображение реальности...

Fuente: (Лекманов 2020, 270)

Эпизод вошел в окололитературный петроградский фольклор, и в 1924 г. Павел Лукницкий пересказал его Ахматовой: «Я читаю ей <…> переделку Г. Ивановым “Венецианской жизни” О. Мандельштама. АА слушает, улыбаясь, и роняет: “Какой нахал-мальчишка!”» (Лукницкий 1991, 13).

Третьим, наконец, номером следует назвать многолетнего первого читателя и главного хранителя стихов – Надежду Хазину-Мандельштам. Тот диалог поэта с читателем, которого взыскует эссе «О собеседнике», персонифицировался в семейных обсуждениях свеженаписанных стихов, и рецепция их первослушательницей вскрывает иногда, хочется думать, их семантическое подполье.

Два примера. В недавно опубликованных письмах жены апреля 1937 г. к Мандельштаму из Москвы в Воронеж содержится сообщения о том, как записные читатели Мандельштама (в том числе В. Яхонтов и К. Чуковский) приняли его последние стихи конца 1936 – начала 1937 гг.:

Стихов почти никому пока не показывала: они 3 дня лежали у Корнея Ивановича. А от него, кроме умиленных стонов, ничего добиться нельзя. Он не конкретен – увы! Все хорошо… Владимир Ник[олаевич] бессловесен – вернее, порет чепуху, но откладывает в кучку лучшие стихи без ошибки. В одном все сходятся – последние стихи принимаются безоговорочно («солдата» я не показывала). Между прочим, выброшенные стихи: «я скажу это начерно» – «точка безумия» и др[угие] – очень нравятся. Я этому рада. <…> Со стихами: всем очень нравятся забракованные тобой – «небесные» <…> Рим, городок, флейта, кувшин, туча – само собой – но и те, которые мы здесь в гордыне отвергали.

(Тименчик 2019, 97)

Презумпция читателя – темперировать поэтический текст. Александр Блок говорил, что «всякое стихотворение – покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует стихотворение» (Блок 1965, 84). Острия-звезды, «сильные места», каждый читатель выбирает себе сам. Иногда они обозначаются лексемами из текста (как «туча» в стихотворении «Заблудился я в небе…» с его финалом: «Тише: тучу ведут под уздцы»), а иногда – архисемами, подобно словам, отсутствующим в составе текста, но присутствующим в аннотации к нему. В нашем случае, когда Н. Я. Мандельштам обозначает ключевыми словами воронежские стихотворения, второй тип представлен словом «городок». Это, вероятно, «Пластинкой тоненькой жиллета…», описывающее пребывание супругов в Задонске, убежище от воронежской клаустрофобии. Домашнее, рабочее заглавие, титул-интертекст²¹ отсылает к одноименному стихотворению Гумилева, описывающему Бежецк и «человечью жизнь настоящую» (Гумилев 1918, 12). Задонск не столь древен, как Бежецк, «летописцем не раз помянутый», но тоже связан с российским духовным прошлым через святителя Тихона Задонского, окончившего жизнь в Задонском Рождество-Богородицком монастыре.

И здесь читательница навязывает тексту паратекст.

Каждый поэт более или менее плотно взаимодействует со своей «школой читателей», или идя навстречу ее прочтениям и ожиданиям, или обманывая эти ожидания и раздражаясь ее прочтениями, как в эпизоде воронежской ссылки:

Осип Эмильевич спросил меня, знаю ли я наизусть какие-нибудь его стихи. Я ответила утвердительно. «Прочитайте, пожалуйста, я так давно не слышал своих стихов», – сказал он с грустью и сразу стал серьезным. Не знаю, почему, я прочитала <…>: «Я потеряла нежную камею, не знаю где, на берегу Невы...». Боже мой, что началось! Осип Эмильевич негодовал. Он весь был воплощение гнева. Меня поразила такая бурная реакция, такая неожиданная перемена настроения. Я растерялась. Единственное, что мне запомнилось из этого крика: «Вы прочитали самое плохое мое стихотворение!» Сквозь слезы я сказала в свое оправдание: «Не виновата же я, что вы его написали». Это как-то сразу его успокоило, мне даже показалось, что он пожалел о своей вспышке. Тут вмешалась Надежда Яковлевна и сказала: «Ося, не смей обижать Наташу»

Fuente: (Штемпель 2008: 31)

В случае главной ученицы диалог поэта со школой читателей, на нем воспитанной, происходил за домашним столом.

Referencias

Адамович, Г. 1930. Молодые поэты. Последние новости. 9 января.

Андриевская, Л. М. 2006. Странички из дневника. / Примеч., предисл., сост. Т. Б. Фабрициева. Санкт-Петербург: Нива.

Арьев, А. Ю. 2017. Иванов Георгий Владимирович (1894–1958). Мандельштамовская энциклопедия. В 2-х томах. Москва: Политическая энциклопедия. Т. 1.

Ахматова, А. 1989. Requiem. / Сост. и примеч. Р. Тименчика при участии К. М. Поливанова. Москва: МПИ.

Багрицкая, Л. 1964. Досадное недоразумение. Литературная газета, 5 мая. № 53 (4759), 2.

Баженов, М. 1991. Анна Ахматова – Осип Мандельштам. Библиография. Советская библиография 2, 86–100.

Белецкий, А. И. 1964. Избранные труды по теории литературы. Москва: Просвещение.

Блок, А. 1965. Записные книжки (1901–1920). Москва: Художественная литература.

Бунин, И. 1973. Письма И. Бунина Г. Адамовичу / Публ. А. Звеерс. Новый журнал 110, 158–175.

Венок Мандельштаму 2000 / Послесловие, публикация и подготовка текстов О. Лекманова. Сохрани мою речь... Альманах Мандельштамовского общества. Вып. 3/2. Москва: РГГУ, 270 –275.

Видгоф, Л. 2015. Вокруг поэта: Эмилий Миндлин, Николаус Бассехес, Георг Себастьян. Toronto Slavic Quarterly 54, 174–184.

Вольпин, Н. 1986. Свидание с другом (Воспоминания). Юность 10, 95–100.

Герштейн, Э. Г. 1998. Мемуары. С.-Петербург: Инапресс.

Горбачев, Г. 1922. Художественная литература буржуазно-кулацкого «окружения». Под знаменем коммунизма 1, 104–115.

Горбачев, Г. 1925. Очерки современной русской литературы. 2-е, доп. издание. Ленинград: ГИЗ.

Громковская, Л. Л., Кычанов Е. И. 1978. Николай Александрович Невский. Москва: Наука.

Громова, Н. 2010. Ноев ковчег писателей. Эвакуация 1941–1945. Чистополь. Елабуга. Ташкент. Алма-Ата. Москва: Издательство АСТ, Corpus.

Гумилев, Н. 1918. Костер: Стихи. Санкт-Петербург: Гиперборей.

Данин, Д. 1947. Пути романтики: (Заметки о поэтах-архаистах, порочном романтизме и революционной романтике). Знамя 5.

Данилова, С. Ф. 2017. Э. Л. Миндлин (1900–1981). Мандельштамовская энциклопедия. В 2-х томах. Москва: Политическая энциклопедия. Т. 1.

Дьяконов, И. М. 1995. Книга воспоминаний. Санкт-Петербург: Европейский дом.

Зарудин, Н. 1927. Рец. на кн.: Эркин Е. Август. Москва, 1927. Красная новь 6, 265.

Иванов, Г. 1922. Рец. на кн.: Полонская Е. Знаменья. Цех поэтов. Кн. 3. Петроград: Цех поэтов.

Иванов, Г. 1955. Осип Мандельштам. Новый журнал 43, 273–284.

Иваск, Ю. 1968. Письмо Глебу Струве от 10 февраля. Архив Гуверовского института войны, революции и мира. Стэнфордский университет.

Кузмин, М. 1923. Парнасские заросли. Завтра. Литературно-критический сб. Берлин: Петрополис, 116–118.

Левинтон, Г. А. 1994. Мандельштам и Гумилев: Предварительные заметки. Столетие Мандельштама: Материалы симпозиума (London, 1991). New Jersey, 30–43.

Лекманов, О. 2020. «Жизнь прошла. А молодость длится...». Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы». Москва: Редакция Елены Шубиной.

Логунова, Н. 1969. Одесские писатели и поэты. Новое русское слово. Нью-Йорк. 25 мая.

Лукницкий, П. 1930. Мойра: Роман. Москва; Ленинград: Земля и фабрика.

Лукницкий, П. Н. 1991. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Париж: YMCA-Press. Т. I. 1924–1925.

Лукницкий, П. Н. 2002. Дневник 1928 года. / Публ. и комм. Т. М. Двинятиной. Лица. Биографический альманах 9. Санкт-Петербург: Феникс, 341–495.

Любимов, Н. М. 2000. Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Москва: Языки русской культуры. Т. 1.

Мандельштам, Н. Я. 2014. Собрание сочинений в 2-х томах. Екатеринбург: Гонзо (при участии Мандельштамовского общества). Т. 1.

Мандельштам, О. 1928. О поэзии: Сборник статей. Ленинград: ACADEMIA.

Миндлин, Э. 1921–1922. Стихи. РГАЛИ. Ф. 2552. Оп.1. Ед.хр.10

Мочалова, О. 2004. Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах. Москва: Молодая гвардия.

Нагибин, Ю. 1979. Она в моей жизни. День поэзии. 1979. Москва: Советский писатель, 140–141.

Оксенов, И. 1922. Литературный дневник. «Абраксас» Литературная неделя: Приложение к газете «Петроградская правда» 24, 7.

Орлицкий, Ю. Б. 2020. Мандельштам и его «подражатели». Статья первая. 1920–1930-е гг. OSTKRAFT. Литературная коллекция. Научное обозрение. 2–3. Москва: Модест Колеров, 264–284. Режим доступа: www.ostkraft.ru [см. 10 09 2020].

Островская, С. К. 2013. Дневник / Вступ. ст. Т. С. Поздняковой, послесл. П. Ю. Барсковой, подгот. текста и коммент. П. Ю. Барсковой и Т. С. Поздняковой. Москва: НЛО.

Оцуп, Н. 1922. Рец. на кн.: Всероссийский Союз Поэтов. 2-й сборник. Цех поэтов. Кн. 3. Петроград: Цех поэтов, 71.

Оцуп, Н. 1993. Океан времен: Стихотворения; Дневник в стихах; Статьи и воспоминания. / Сост., вступ. ст. Л. Аллена; Коммент. Р. Тименчика. Санкт-Петербург: Издательство «Logos»; Дюссельдорф: «Голубой всадник».

Павлов, В. [Орлов В. Н.] 1984. Дым от костра: Из 7 книг лирики, 1923–1981. РГАЛИ. Ф. 2833. Оп. 1. Ед.хр. 1.

Пакшина, Н., Позднякова, Т. 2004. Библиотека Анны Ахматовой. Библиофилы России. Альманах. Москва: Любимая Россия. Т. 1, 47–119.

Паустовский, К. 1962. Повесть о жизни. Т. 2. Кн. 5: Бросок на юг. Москва: Гослитиздат.

Петров, В. 1988. Фонтанный Дом. / Вступ. заметка и публикация Я. Чехановец. Наше наследие 4, 105–108.

Поляков, Ф. 2010. «Созвучен не буре, а тишине». Письма Дмитрия Кленовского к Альфреду Бему (1944 г.). Нансеновские чтения 2009. Санкт-Петербург: РОО ИКЦ «Русская эмиграция», 348–383.

Райт, Р. 1940. Двадцать лет назад. Маяковскому. Сб. воспоминаний и статей. Ленинград: ГИХЛ, 108–131.

Рахманов, Л. 1975. Встречи с Анной Ахматовой. 1945–1966. Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Ф. 1. Оп. 4. № 119.

Рахманов, Л. 1988. Чет-нечет. Ленинград: Советский писатель.

Рашковская, А. 1926. На поэтических путях. Красная газета. Вечерний вып. 28 ноября.

Розанов, И. Н. 1946. Дневник 1946 года. НИОР РГБ. Ф. 653. Карт. 5. Ед.хр. 7.

Роскина, Н. 1980. Четыре главы: Из литературных воспоминаний. Париж: YMCA-Press.

Седых, А. 1945. Осип Мандельштам. Новое русское слово. Нью-Йорк. 2 сентября.

Сельвинский, И. 1928. Записки поэта: Повесть. Москва; Ленинград: ГИЗ.

Слоним, М. 1928. Литературный дневник. Воля России 7, 58–75.

Ставров, П. 1949. Полузабытое. Новое русское слово. Нью-Йорк. 23 января.

Становкин, П. А. 2010. Заглавия-интертексты в сборниках О. Э. Мандельштама «Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1920-х годов», «Новые стихи» (1930–1937). Вестник Томского государственного педагогического университета 6 (96), 73–77.

Струве, Г. 1967. Дневник читателя: П. Б. Струве и Н. А. Бердяев. Русская мысль. 26 января. № 2663.

Струве, Г. 1996. Русская литература в изгнании. 3-е изд., испр. и доп. / Р. И. Вильданова, В. Б. Кудрявцев, К. Ю. Лаппо-Данилевский. Краткий биографический словарь Русского Зарубежья. / Ред. В. Б. Кудрявцев, К. Ю. Лаппо-Данилевский. Сост. и вступ. ст. К. Ю. Лаппо-Данилевского. Париж: YMCA–Press; Москва: Русский путь.

Сурис, Б. Д. 1993. Больше, чем воспоминания: письма ленинградских художников 1941–1945. Кн. 1. Санкт-Петербург: КультИнформПресс

Талызин, М. 1932. По ту сторону. Париж [Харбин]: без издательства.

Темирязев, Б. 1934. [Анненков Ю. П.]. Повесть о пустяках. Берлин: Петрополис.

Терапиано, Ю. 1952. О Блоке, о Гумилеве. Новое русское слово. Нью-Йорк. № 14541. 17 февраля, 8.

Терапиано, Ю. 1953. О неизданных стихах О. Мандельштама. Новое русское слово. Нью-Йорк. № 14862. 4 января, 8.

Тименчик, Р. 1994. Забытый экспромт В. Пяста. De Visu 5/6, 89–90.

Тименчик, Р. 1995. Георгий Иванов как объект и субъект. Новое литературное обозрение 16, 341– 348.

Тименчик, Р. 2006. К анализу «Поэмы без героя». 3 «Я всем прощение дарую...». Ахматовский сборник. Москва, Санкт-Петербург: Альянс-Архео, 457–464.

Тименчик, Р. 2011. Карточки. Donum homini universalis. Сборник статей в честь 70-летия Н. В. Котрелева. Москва: Объединенное гуманитарное издательство.

Тименчик, Р. 2016. Ангелы. Люди. Вещи: в ореоле стихов и друзей. Москва, Иерусалим: Мосты культуры/Гешарим.

Тименчик, Р. 2017a. Подземные классики: Иннокентий Анненский. Николай Гумилев. Москва, Иерусалим: Мосты культуры/Гешарим.

Тименчик, Р. 2017б. А. А. Ахматова (1889–1966). Мандельштамовская энциклопедия. В 2-х томах. Москва: Политическая энциклопедия. Т. 1.

Тименчик, Р. 2018. Успехи Анны Ахматовой. Литературный факт 9, 244–263.

Тименчик, Р. 2019. К биографии Мандельштама: 1937 год. Летняя школа по русской литературе. Санкт-Петербург, 92–106.

Тоддес, Е. А. 2019. Избранные труды по русской литературе и филологии. Москва: НЛО.

Томашевский, Б. 1922. Пушкин – читатель французских поэтов. Пушкинист, IV. Пушкинский сборник памяти проф. С. А. Венгерова. Москва; Петроград: ГИЗ.

Томашевский, Б.1925. Теория литературы: Поэтика. Ленинград: Госиздат.

Файнштейн, Д. 2001. Распечатанные конверты. Тель-Авив: без издательства.

Хазан, В. 2011. Расстояние разлуки. Осип Мандельштам и литература русской эмиграции. Вопросы литературы 2, 363–387

Ходасевич, В. 1935. Поездка в Порхов. Возрождение. 16 мая, 3–4.

Ходасевич, В. 1939. Книги и люди. Возрождение. 9 января.

Штемпель, Н. 2008. «Ясная Наташа». Осип Мандельштам и Наталья Штемпель. К 100-летию со дня рождения Н. Е. Штемпель. / Сост. П. Нерлер и Н. Гордина. Москва, Воронеж: Карта.

Timenchik, R. 2020. Early Twentieth-Century Schools of Reading Russian Poetry. Reading Russia. A History of Reading in Modern Russia. Vol. 2. Ed. by Damiano Rebecchini and Raffaella Vassena. Milano: Università degli Studi di Milano.

Yarmolinsky, A. 1966. Two Centuries of Russian Verse. An Anthology from Lomonosov to Voznesensky. / Edited, with an introduction and notes, by A. Yarmolinsky. Translations from Russian by Babette Deutsch. New York: Random House.

сноска